Требую милости к простодушным, к тем, кого все изумляет на свете, к тем, что весь век свой как малые дети, к вечным мечтателям и утопистам, к тем, кто прошел через воду и не напился, к тем, кто прошел сквозь богатство и остался чистым
Они удивительно непохожи - Павич социальный и Павич лирический, тонкий, трогающий за душу и, вместе с тем, смотрящий теми же глазами, что и мы с вами. В дне сегодняшнем.
**** «Мне нравится, что Вы больны не мной…» М. Цветаева
Мне нравится, что Вы в виртуальной реальности пребываете. Вы – человек прогресса, а я все читаю книжки, болтаю банальности, – у нас с Вами разные интересы. Мне нравится, что между нами дистанция и можно варьировать амплитуду движений. Вам это не кажется странными танцами? – Да, все зависит от воображения… Мне нравится, как Вы учтиво умеете принять пальто, предлагаете кофе, и как Вы умело собою владеете – невозмутим Ваш готический профиль. Мне нравится, что Вы не из тех, кто спрашивает о бывших любовниках и партнерах. Как Вы, я в мыслях людей раскрашиваю в любые цвета, лишь бы только не в черный. Спасибо за то, что вы не переходите границы моих необъятных владений, что Вы без меня свое время проводите, не ищете точек соприкосновения. Спасибо, что наши привычки и слабости не пересекаются в плоскости быта. И все же… при нашей чудовищной разности Вы просто меня безоглядно любите.
***** Горбун индейский, плутоватый бог меня дразня и зля, серьгой качаясь в ухе твоем (опять во всем ищу подвох и объяснение тому, что я не в духе!), цепляется за прядь твоих волос, нашептывает непристойности и сказки, играет (я бешусь, но безголос) на флейте песенки и расточает ласки… Я вне себя, я пялюсь как дурак на мочку уха твоего (горбун, ответишь!); в душе и в мыслях – полный кавардак… Его ловушка – трюк! – и мой отныне фетиш…
Местоимения
Мы – это лучше, чем Я, чем Ты. Местоимение имело место, пока не рухнули все мосты и в монастырь не ушли невесты. Просто по сути: любить, разлюбить – разница лишь в обычной приставке, а в ощущениях… как объяснить? – как будто бабочка на булавке.
Если кто не знает, то Павич был не только позаиком, но и поэтом. Также ему принадлежат великолепные переводы русских классиков, в том числе Пушкина.
* * * Богу – богово, а человеку? – Перейти поле, пересечь реку, подняться на холм, вглядеться в небо – Богу в глаза – и понять, что не был ты никогда властелином судьбы, зря суетился, вставал на дыбы, шел напролом, сухожилия рвал, и не на жизнь, а на смерть воевал с Богом на равных – один на один, веря по-детски, что непобедим…
Осень
В природе – четыре времени года. Из них я выбрала самое грустное: листвою с деревьев течет позолота и дождь качает серебряной люстрою. Сад опустел, притихший, разграбленный. Птичьих оркестров смолкли созвучия, и дворник, устало ворочая грабли, сгребает последнее золото в кучи. Пройдусь по аллее как будто по кладбищу – забыты людьми золотые могилы. Зачем я пришла сюда? Что здесь ищу я? – Наверное, лето свое схоронила…
Ночь
Незаметно за дюнами скрылось солнце – странствующий монах. Чаша ночи к Земле наклонилась на великих небесных весах и рассыпала звезды как зерна, и посеяла добрые сны. Отразили созвездья озера, и замедлили поступь часы…
Сверху Ветер скликает народ, пробует голос, берет аккорд, тронув струну телеграфной линии, – не проходите, пожалуйста, мимо! Интеллигенты, снимите шляпы – здесь пред вами почти Шаляпин! Голос его безупречней кристалла, а привокзальная площадь – Ла Скала. Музыка Моцарта, Баха, Бетховена – репертуар для души очарованной. «Браво!» кричите, дарите букеты – эти последние прелести лета… Публика ежится, спины горбатит, думает только о мягких кроватях, об одеялах и жарких каминах, каждый мечтает о чае с малиной. По одному, с напускной неохотой, люди ныряют в рукав подворотни. Слепит глаза неоновый свет – Ветер поет, а зрителя нет… После концерта в унылых кулисах он уничтожен, раздавлен, освистан… С горя напился и горе постиг, лег в оркестровую яму и стих.
Канун Рождества
Ни зверья, ни жилья в этой вьюжности – бродит эхо одно по окружности, глуше голос его от натужности, да растет ощущенье ненужности. В глухомань манит лес суеверьями, заплутали волхвы меж деревьями. Занесет вьюга белыми перьями в пляске смерти следы – дело времени, усыпит колыбельною песенкой, но в безмолвии чуда предвестником с неба спустится ангел по лесенке и замрет под звездою рождественской…
* * * Я на Земле с обратной стороны – другие берега, открытые Колумбом, где речи чужеродны и странны и пробуют слова на вкус с опаской губы. Здесь небо выше, солнце – горячей, и словно чудом из тюрьмы сбежавший узник, – душа при попустительстве ночей спешит, укутанная в черный бархат блюза, упущенное время наверстать и ароматом бугенвиллий грудь наполнить; как книгу впечатления листать потом, чтоб долго-долго эти ночи помнить, хранить в глубинах раковин ушных шум океана, шорох пальм и окрик чайки и понимать, как мелочи важны, и, покидая Рай, не впасть в отчаяние. И больше не искать Седоны след на карте мира словно тень Фатаморганы – нет прошлого и будущего – нет, и настоящее мифически обманно. Что остается? – Будней череда – Грустить и смешивать из времени коктейли по памяти; поплакать иногда, но чаще – танцевать под флейту Кокопелли.
Bazaar Del Mundo
Зима, скорей похожая на лето, и сумерки вокруг «Bazaar Del Mundo»… В фонтан на счастье сыпались монеты, и растворялись в вечности секунды; и таяла в бокале «маргарита» – позвякивали льдинки-кастаньеты, и каждый был немного сибаритом «под градусом» на краешке планеты. И каждый был немного оптимистом, и жизнь казалась близкой к идеалу… Позвякивало звездное монисто о краешек стеклянного бокала. Как будто подзадоривая праздник, в бокал с небес соскальзывали звезды, и мир огромный и разнообразный для каждого был, как подарок, создан. Сто тысяч лет назад, а может больше, Земля, покачиваясь, вышла на орбиту, а мы, смотря на мир немного проще, потягивая, пили «маргариту»…
Эпитафия
В очажном дыму согреваются птицы и первые тают снежинки. Чёрное млеко ночное в омуте гиблом вскипело, На свет убежало, изгибы дороги приняв, как змеиное тело. Снег превращается в слёзы, и вижу я, очи смежив, глазом каждой снежинки Со щёк отверделых, что ветер становится чёрным в отчётливой дали И ствол за стволом древеса подступают ко мне, словно на водопой пришедшие звери, Тесно обстали меня. Долговязые сосны туман по верхам прободали. Ветви вцепилися в небо, а корни опору нашли в дивной вере. Промеж небесного взлобья и хребта осеннего леса Птицы летят, торопясь, чтобы ветви, поспешные в росте, их в лёт не пронзили. Под сердцем лелею болезнь одного со смертью замеса. Лес — утешенье моё на земле, что я засадил семенами имён. Уста мои — кладбище предков, которых в слова, как в могилу в свой час опустили. В каждом из слов я лежу, в каждом из вас заживо я погребён.
На этот раз Зоран Додерович, наш с вами современник, 1960 года рождения. Редактор газеты "Момент хайку". Мне кажется, что каждый его тристих напоминает фотографию: где-то вспышку современного широкоформатника, где-то пожелтевшее фото первой половины прошлого века
Полночное метро - В пустом вагоне Покачиваются ручки...
****
Воздушное нападение - В кусочках оконных стёкол Кусочки небесной синевы...
****
Аромат гиацинтов Заполнил пустую комнату - День рождения мамы.
Вообще, одни из самых прекрасных переводов Максимович, у Ахматовой. Собственно, на них я и воспитывалась. И после них чужие работы кажутся уже не теми. Хотя, как знать, может я все-таки доберусь выучить србски и мой эксперимент тоже окажется удачным
Зимним днем
Снег тихо до самого вечера падал, как яблони цвет. О,я улетела б с такою отрадой Сквозь дали пространства и лет; куда-то меж снежными лепестками, как лёгкий летит мотылёк, кого-то утешить такими словами, какие другим невдомёк.
И в сумерках снег так же медленно падал, Усталый, пустой. Мне встретить кого-то такая отрада.. Ни тени в долине пустой! И ночью весь мир, словно в белых тенётах, Снежинки ложатся у ног. Как больно следить беспрерывный полёт их, когда человек одинок.
Приляг на землю, послушай Горячий и алчный топот Безумной отроковицы – Вскочила она с разбегу На круп лихой кобылицы – И солнце вошло ей в душу.
Темна, как туча раздора, Как сабли, звенят подковы, И под копытом мутнеет Струя воды родниковой; Она ни ящерки юркой, Ни цветика полевого, Ни пташки не пожалеет!
Кидаются сны чужие, Дорогу ей преграждая, И вот мужчина безмолвный Стремится к ней, как безумный, И зыблется сновиденье, Прекрасно, как ветвь сирени, И в скачке ранят подковы Цветок пятилепестковый.
Волна подступает к горлу… Закинь в глаза ему пламя, И проносись без огляду, Гони несметные орды, Спугни табуны с отавы! Но там, у речной излуки, Дрожат горячие руки, Исполнены крови гордой.
Поняв, что сбылось хотенье, Сошел с коня, как слетел он, Как будто мир молодится, И окоем распахнут, И земли порубкой пахнут, И пахнет плес родниками, И все, что вокруг творится, Творится его руками, И перистое оперенье Сплелось в вышине венками.
И тень сократилась резко, Как срезанная косою… Навстречу его желанья Без горестных угрызений Она пошла, без печали, Без гневного покаянья, - Как будто в лучах заката От двух тополей упали На землю большие тени.
В какой-то момент я поняла, что единым массивом почитать сербов в сети просто не удается. Поэтому вся эта завораживающая красота будет складываться здесь.